— Да, немного в курсе. Но очень мало. — Игорь подсел ближе к Ниночке и взял ее холодные пальцы в свою руку. — Ты замерзла. Одежда у тебя мокрая. Может, снимешь? Просушим.
Нина одним движением стянула через голову кофточку. У Ведерникова чуть инсульт не приключился. Он имел в виду немного другое, конечно. Хотел предложить Ниночке свою рубашку, например, взамен мокрых вещей, которые можно пока развесить в комнате. Но все слова куда-то сразу испарились. Эта самая прекрасная девушка на земле сидела теперь рядом с ним в одной лишь юбке и бюстгальтере. На ней не было даже комбинации. Учитывая, что дождь лил ужасно сильно, промокла не только одежда, но и нижнее белье. Поэтому, с таким же успехом, Ниночка могла просто раздеться догола. Игорь чувствовал, как сильно колотится его сердце. Ему было страшно. Вдруг и Нина услышит этот стук. Получается, она пришла просить помощи, пока, правда, непонятно, какой, а он думает о всяких непристойностях. Но сидеть рядом с Ниночкой, в момент, когда она почти раздета, было слишком волнительно. Сама же девушка оставалась спокойна и невозмутима. Она, как ни в чем ни бывало, продолжила свой рассказ.
— В 1953 году, после смерти Сталина, Рюмина арестовали. Содержали в Лефортовской тюрьме. На допросах он отрицал обвинения во вражеской деятельности, но охотно признавая отдельные ошибки. Выразил желание работать на любом посту, куда направит его партия. Дважды беседовал с самим Берией. В первый раз Михаила Дмитриевича обнадёжили, что он может быть помилован, если полностью раскроет своё нутро. Но после второго разговора стало понятно, его ликвидируют. В 1954 году судебным следствием установлено, что Рюмин Михаил Дмитриевич в период его работы в должности старшего следователя, а затем и начальника следственной части по особо важным делам бывшего Министерства государственной безопасности СССР, действуя, как скрытый враг Советского государства, в карьеристских и авантюристических целях, стал на путь фальсификации следственных материалов, на основании которых были созданы провокационные дела и произведёны необоснованные аресты ряда советских граждан, в том числе видных деятелей медицины… Рюмин, применяя запрещённые советским законом приёмы следствия, принуждал арестованных оговаривать себя и других лиц в совершении тягчайших преступлений — измене Родине, вредительстве, шпионаже. Последующим расследованием установлено, что эти обвинения не имели под собой никакой почвы, привлечённые по этим делам люди полностью реабилитированы.
Ниночка все эта выпалила одним заходом. Будто текст был выучен ею наизусть.
— Это все писал твой отец? В своем дневнике? — Ведерников положил осторожно ладонь Ниночке на спину и медленно начал поглаживать. Он убеждал мысленно сам себя, будто делает это из лучших побуждений. Просто девушка замёрзла. Нервничает. Хотя и выглядит внешне абсолютно спокойной. Надо ее всего лишь успокоить. Согреть.
— Да. Представляешь, при моей ужасной памяти, я запомнила каждое слово. Там еще отец говорил о себе. Он отказался от родителей, от деда и бабушки, когда стало понятно, расстреляют. Быстро собрал нас с мамой, а потом уехал в деревню. И больше ничего о своих родителях знать не хотел. После того, как сбежал, фамилию взял мамину. Я не Курочкина на самом деле. Но оставаться Рюмиными нам было нежелательно. Михаила Дмитриевича расстреляли. И даже не реабилитировали. Как многих других. Он так и остался врагом народа.
Ведерников всем своим видом изображал внимание и сопереживание. Хотя, сквозь туман, который почему-то окутывал его мозг, никак не мог сообразить, зачем сейчас Нина это говорит. Удиаитнльно, но ему именно в данную секунду было вообще все равно, кем являлся расстреляный родственник Ниночки. Хоть самым главным и самый первым врагом народа. Близость девушки вызывала настолько сильные и острые ощущения, что Игорю казалось, у него начался сильнейший жар. Он снова провел пальцами по ее спине, прямо между лопаток. Нина этого будто не замечала. Она смотрела вперед, куда-то в одну точку. А у Ведерникова состояние напоминало лихорадку. Даже внутри все начало мелко трясти.
— Игорь… — Ниночка вдруг резко повернулась и посмотрела Ведерникову пряму в глаза. — Мне некуда идти. Не к кому. Но я боюсь. Вдруг кто-то еще узнает все это. Я ведь — внучка врага народа. Сколько людей реабилитировали, а Рюмина — нет. Я в панике. Мне очень страшно. Ты — единственный человек, к которому я могли прийти, поделиться и спросить совета…
Ведерников только открыл рот, планируя сказать, что он понятия не имеет, чем помочь, но в этот момент Ниночка одну руку положила прямо Игорю между ног. Прямо туда, где у него заметно топорщилась ширинка. Провела ладонью вверх, вниз, а потом вообще придвинулась ближе, не отрывая взгляда. Ведерников дышал, как астматик, в момент приступа. Ему просто не хватало воздуха. А еще он не верил в происходящее. Этого просто не могло быть. Даже когда пальцы девушки полезли под брюки, Ведерников не мог осознать своего счастья.
Ниночка стала первой женщиной Игоря Ведерникова. Он, правда, не понял, был ли сам первым мужчиной. Все произошло слишком быстро, скомкано и в каком-то лихорадочном восторге. Очень скоро, фамилия Курочкина сменилась на Филатову. Просто Ведерников подумал, что, наверное, повторить поступок матери в этом случае, достаточно разумно. Тем более, когда они, обнявшись, лежали на узкой кровати в комнате общежития, Ниночка рассказала, что еще прочла в записях отца. И вот если первая часть могла принести проблем. Вторая — сто процентов их принесет. Это вопрос времени. Ниночка была в опасности. Игорь точно знал, что должен ей помочь. Правда, тогда, он понятия не имел, в какую отвратительную историю ввязывается. А потом стало слишком поздно.
Ведерников вынырнул из воспоминаний и удивлённо посмотрел на елки, возле которых стоял. Надо же. Так задумался, что потерялся. Забыл, где находится. Игорь опустил взгляд на свою руку. В его пальцах тлел окурок. Игорь выбросил его в мусорку и пошел к управлению завода. Если они все рассчитали верно, то Максим Сергеевич, скорее всего, уже мчится к дачному поселку. Вот и хорошо.
Глава 12. В которой я наслаждаюсь чистым воздухом и нахожу улики
Я уже минут двадцать чувствовал себя полнейшим идиотом. Честное слово. Бродил вокруг участка, где так бездарно оборвалась жизнь инженера Маслова, и усердно пытался заставить память Максима Сергеевича снова включиться. Надеялся, конкретно на месте она снова что-то выдаст. Хотя бы небольшую порцию сведений, которые мне сейчас очень нужны. Даже мысленно с ней, с этой памятью разговаривал. Будто она могла меня услышать.
Вокруг участка, по участку, рядом с участком. Как дурачок, который страдает топографическим кретинизмом, и не может сообразить, в какую конкретно сторону ему надо идти. В дом только пока не заходил. Решил повременить. Там надо осматривать все очень внимательно и не оставляя своих следов. Коллеги, конечно, если у них возникнут вопросы, ответы получат, но зачем мешать людям выполнять работу. А грубым вмешательством можно реально навредить следствию.
В общем, как ни старался, ни хрена у меня не получалось растормошить сознание. Но зато оценил расположение дачи. Она была, вроде бы, в одном ряду с остальными домиками, но в то же время, отдельно. Сразу за забором слева имелся лес, справа — дорога, которая вела к кладбищу. Она шла в этом месте ровно между дачами. Сзади участка — непосредственно само кладбище. Очень удобное расположение в том случае, если вы затеяли кого-то убить. Подойти незаметно можно, как минимум, с трех сторон. Забор имелся, но был сделан из штакетника и высотой приходился ниже моего плеча. При желании и хорошей физической подготовке его можно влет перепрыгнуть. Но лично я бы, возникни у меня мысль проскочить в домик Ведерникова скрытно, воспользовался бы той стороной, где лес. Деревья подступают почти впритык. Просто сделал шаг, перелез забор, пробежал между двумя яблонями и по ступенькам легко попал внутрь. Соседи вряд ли обратят внимание, потому что помимо дороги, разделяющей дома, у них на участке еще имелись густые заросли малины.