Однако, пришлось набраться терпения и ждать, пока к нам выйдет Василий. Просто, когда сунулись в кабинет, там помимо майора, сидел еще один мент. Звание у него было выше, чем у нашего Василия, да и рожа гораздо злее. Видимо, кто-то из начальства. Можно было бы понтануться и в наглую войти в комнату, несмотря на быстрый взгляд майора, намекавший, подождите, пацаны, меня имеют. Но, во-первых, не просто так Беляев тут проверяющим из Москвы расхаживает, корочкой чекиста не размахивает, а во-вторых, зачем Василию проблем создавать. Начальство и закуситься может. Мы-то уйдем. Василий останется.

Поэтому, извинились, осторожно прикрыли дверь и вышли из здания отдела. Правда, недалеко. Остановились за углом. Возле деревьев, которых на территории было аж целых три штуки. В тенечке. Володя сказал, у них это место встречи. Типа, если Василий занят, он ждет его именно здесь. И тут вдруг непонятные слова в моей голове. Вернее, сначала-то не сообразил, что в голове. Подумал, правда Владимир Александрович что-то ляпнул. Это же его любимое занятие — выдавать всякую чушь. Вот и спросил.

— Я вообще ничего не говорил. Максим Сергеевич, Вам показалось. — Калинин выбросил окурок и достал следующую сигарету.

Я проводил улетевший в кусты “бычок” взглядом. Такими темпами на заводе скоро придется менять начальника первого отдела. Помрет либо от стресса, либо от проблем с легкими. Хотя, подозреваю, его и без того придется менять. Потому что Владимир Александрович человек, может, неплохой, но не по Сеньке шапка, как говорит русская народная пословица. А русские народные пословицы вообще дело хорошее. Они врать не будут. Их не просто так придумали.

— Володь, смотри, сейчас закапает отовсюду. Уже третья по счету за последние десять минут.

Калинин глянул на меня с тоской, потом тяжело вздохнул, резко смял пачку вместе с содержимым и швырнул ее в те же кусты, куда только что улетел “бычок”. Судя по всему, Володя был на взводе. Его точно задели мои слова, сказанные в порыве моих же чувств, когда он сообщил о смерти Масловой. Но я не мог просто сдержаться. Честно. Калинин так обрадовался предсмертной записке Анны Степановны, в которой она каялась в убийстве мужа, что ни минуты не сомневаясь, поверил, будто все так и есть. Это при том, какие вводные у нас имеются.

— Показалось Вам. — За каким-то чертом повторил он второй раз.

Пришлось сделать вид, будто действительно показалось. Хотя, ни хрена. Я этот голос, который прозвучал в моей голове секунду назад, слышал очень хорошо. Слишком хорошо. Он не похож на глюк. Прежде память Беляева показывала картинки. Вот так, голоса из ниоткуда, еще не приходили. Новая форма то ли сумасшествия, то ли воспоминаний. Хрен разберешь уже. Мне иногда кажется, будто на самом деле, я просто двинулся башкой. И ничего этого вообще нет. Ни 1972 года, ни Максима Сергеевича, ни Комаровой, ни завода, ни инженера Маслова.

Самое интересное, фраза прозвучала резко, просто ни с чего. Говорил мужик, не баба. Взрослый. Точно не полковник. Того я уже запомнил. Вообще, этот новый голос услышал впервые.

На кой черт Максиму Сергеевичу женщины-шпионы? Вот так подумал я, пытаясь понять, что означает фраза и в каких обстоятельствах Беляев ее услышал. Воспоминание было точно из его богатого тайнами прошлого. Похоже на лекцию. Тон говорящего напоминал именно это. Не просто беседа между знакомыми или рассуждения. Нет. Звучало, словно поучение. Наставление. И вот вопрос: Что это за очередная хрень?

А потом снова посыпались картинки. Хорошо, расстроенный Калинин, который ещё теперь и пачку выбросил в порыве эмоций, о чем несомненно жалел, отошел в сторону. Есть ощущение, лицо у меня поглупело в этот момент. Володя мог заметить мое состояние, а это — лишнее. Не сказать, чтоб я сильно охренел, но все же немного удивился.

И до этого предполагал, Беляев не совсем обычный товарищ, даже в рамках Комитета. Несмотря на то, что гонял он за Комаровой, высунув язык, как простой "топтун". Однако, вполне понятно, опером, который работает под прикрытием, Максим Сергеевич тоже быть не может. Потому что "топтуны" не идут на контакт с объектом, не учавствуют даже в задержании. Эти ребята ходят на задание без оружия, их специфика — работа вне контакта с объектом слежки. Им не позволяется прямо смотреть на объект, только боковой взгляд. Их козыри — это зрение, скорость передвижения и отличная ориентация. Они должны предугадывать поступки человека, за которым следят. Должны быть хамелеонами. Похоже, вроде, на то, что делал Максим Сергеевич. Если бы не самый главный момент. Он имел конкретное распоряжение на контакт как раз выйти. Не только разыскать внучку Ершова, но и придумать методы воздействия на нее, способы сотрудничества. Желательно, добровольного. А это уже — серьёзно и слишком ответственно.

Судя по хаотичной информации, которая кусками всплывала у меня на данный момент в голове, Максим Сергеевич являлся сотрудником второго управления комитета Государственной безопасности. Теперь я это вспомнил точно. Он не просто чекист, не рядовой опер или кто-то еще. Контрразведка. Ок.

С одной стороны, вроде бы все в тему, а с другой несовсем. Если взять Ершова, так там больше должна суетиться внешняя разведка. В конце концов, кто, как не они, заинтересованы в получении информации о некотором количестве нелегалов в буржуйской стране. Это же, по сути, сведения, которым цены нет. Особенно, если учесть, что готовил их Ершов. А я, после знакомства с Александрой Сергеевной, начал верить в высокий уровень профессионализма этого человека. Он родную внучку, молодую девчонку, научил, как надурить чекистов, что уж говорить об агентах, которых этот товарищ дрессировал. Там вообще, наверное, полный набор суперспособностей. И главная из них — умение быть невидимым.

Не будем прятать голову в песок. Глупо отрицать очевидное, нашел Беляев Александру Сергеевну только потому, что она сама этого захотела. С каждым разом девчонка набиралась опыта на практике. В первом месте жительства она не особо заморачивалась. Думаю, считала дедову паранойю глупостью. Либо надеялась, он преувеличил уровень опасности. Поэтому особо не пряталась. Просто отправилась в первую точку на своей личной карте, указанную дедом.

Второй город разыскать оказалось сложнее. Потом, да, появилась версия об определенном маршруте. И, возможно, она была хороша, эта версия. Но в данный момент, у меня присутствовала четкая уверенность, если бы Комарова очень сильно захотела потеряться, то хрен бы ее кто нашел. И будь я настоящим Максимом Сергеевичем, меня бы из-за этого факта задавила огромная зеленая жаба. Ибо какая-то девчонка оказалась умнее и хитрее действующих комитетчиков. Причем, не просто рядовых.

Надеюсь, меня не подводит память Беляева. Она, эта память, теперь утверждала, что на данный Максим Сергеевич является сотрудником некоего “Управления А”. Если честно, непонятное название не говорило вообще ни о чем, а дополнительной информации пока не поступало. Я только сделал вывод по обрывкам воспоминаний, что работа Беляева связана с аналитикой и розыском. И что управление, где трудился Максим Сергеевич относилось к контрразведке.

Еще я вспомнил полковника. Вернее, его имя. Александр Васильевич. С фамилией не задалось. Ее память не сочла нужным предоставить. Это товарищ, который, как видение, уже несколько раз являлся мне в воспоминаниях, в свое время был с Ершовым хорошо знаком по службе. Он, как и дед Комаровой, в годы войны трудился в контрразведке СМЕРШ. В 1945 году ушел на следственную работу. В основном занимался делами о шпионаже и военных преступлениях в годы войны. Максим Сергеевич познакомился с ним в 1961, когда только-только поступил на службу и был совсем молодым, двадцатипятилетним парнем.

Беляеву не повезло. Или наоборот, повезло. Не уверен точно. По ощущениям, когда я перебирал обрывки воспоминаний Максима Сергеевича о том периоде, он был до поросячьего визга рад оказаться в гуще событий. Так вот, не успел парень прийти на службу, как его подключили к делу Пеньковского. Не знаю, кто такой Пеньковский и на хрен бы он мне был нужен. Хотя, теперь, получается, наоборот, знаю. Что интересно, едва в памяти мелькала эта фамилия, возникало ощущение, будто в нее мне тычут пальцем. Почему? Не понятно. До того момента, когда Максим Сергеевич узнает о Ершове, почти четыре года. Как связаны события, сложно определить.